До парка Гил добрался за полдень, когда стоящее в зените солнце уже ликвидировало все тени. Знакомый путь в этот раз показался невыносимо долгим и медленным, под изнуряющим солнечным светом он чувствовал себя истощённым до предела. Во рту скопилась кислая слюна не то от жажды, не от болезного состояния. Он сплюнул себе под ноги, продолжая идти по разбитой брусчатке, сквозь которую уже давно проросла не только трава, но и местами молодые деревца.

Кое-какая тень сохранялась чуть дальше от того места, где они с Мишель привыкли встречаться: нужно было сойти с площади в чащу, там разросшиеся кроны более старых деревьев соприкасались друг с другом и почти полностью укрывали небольшой участок земли от солнечных лучей. Ни секунды не думая, Гилберт направился прямиком туда.

Старый парк, так полюбившийся за последний год ему и Мишель, теперь навевал не только воспоминания о приятном времяпрепровождении. В округе до сих пор слышался слабый запах гари — последствия недавнего взрыва. Вспоминались погоня и стрелявший в них Хэммет. Столько всего произошло с того момента, что он так и не удосужился узнать, насколько серьёзна рана в простреленной руке Мишель. Гил мотнул головой, чтобы отогнать непрошеную жалостливую мысль. Он наконец оказался в спасительной тени и ощутил, как на изнурённый организм накатывает невыносимая усталость. Пошатнувшись, он прислонился плечом к ближайшему дереву, а затем бессильно сполз вниз и уселся у подножия. Дыхание, а вместе с ним и время будто замедлились.

Услышав звук шагов, Гилберт на мгновение напрягся, но при виде нашедшей его Мишель сразу успокоился.

— Хреново выглядишь, — невесело подметила она и опустилась наземь рядом с ним, скинув рюкзак с плеч. — Какая неведомая сила заставила тебя переться сюда по жаре?

Выглядел он и впрямь плохо. Тёмные круги под глазами проступили отчётливее, да и сами глаза выглядели так, словно Гил безнадёжно болен, поэтому на комментарий о своём внешнем виде никак не отреагировал. Всё равно нечего возразить.

— Форс, — голос прозвучал сипло, он кашлянул, чтобы прочистить горло. — Допрашивал насчёт Мэй.

Всё из-за тебя, — злая мысль отразилась в его взгляде. Он с раздражением бросил папку с копией своего личного дела на землю, прислонился затылком к дереву и закрыл глаза.

— Он понимает, что я в чём-то замешан. Не уверен, будет ли за мной слежка, но в любом случае нужно забрать из моего дома вещи журналистки и сделать это придётся тебе. К херам все материалы, я не хочу из-за этого снова сесть за решётку.

Залить керосином и сжечь, как они поступили ранее с одеждой Мэй. Только пламя уничтожит улики наверняка, не должно остаться ни единой зацепки, ведущей к Гилберту. Ярко представив себе, как всё плавится и горит в спасительном огне, он вспомнил ещё об одной вещи, от которой необходимо избавиться как можно скорее, и покосился в сторону досье.

— Есть зажигалка? Я хочу сжечь это дерьмо.

— Опять этот коп? Зачем ты вообще вышел на контакт с ним снова? — Мишель злобно рявкнула. — Ты ведь мог залечь на дно после прошлого раза, так какого чёрта?

Если бы ты её не прикончила, ничего этого вообще не было бы. Как и сраного досье.

Сейчас у Гилберта не было сил препираться или оправдываться, объясняя этой дуре, на чём основаны его взаимоотношения с детективом Форсом, поэтому он не менее злобно огрызнулся:

— Не суй нос не в своё дело.

— Ладно, я всё сделаю, давай ключи.

Гил вытащил ключи из кармана штанов и небрежно швырнул ей в руки. Гениальности от неё не требовалось, всего-то забрать несколько вещей и вынести из квартиры, но что-то подсказывало, что с Мишель не будет всё так гладко. Она всегда умудрялась вляпаться в такие обстоятельства, которые неизменно ему вредили, взять хоть причину их знакомства — злосчастный снимок, который она сделала ради собственной забавы. Который мог попасть куда угодно из-за её беспечности и самоуверенности и привести к его порогу опасных людей. И не только людей. Вдруг её перехватят на выходе из квартиры? Вдруг она забудет о чём-то? Вдруг она не уничтожит улики, а решит их где-нибудь припрятать на случай очередного шантажа, чтобы держать его на коротком поводке?

Размышляя обо всём этом, он не сразу заметил, что Мишель подняла с земли папку и уже читала его дело. Когда до Гилберта дошло, что именно она делает в эту самую минуту, его зрачки расширились от ярости. Выброс адреналина придал сил — он резко поднялся на ноги и преисполненный гнева выдрал папку у неё из рук, теперь буравя Мишель ненавидящим взглядом.

О его нынешней жизни она знала всё, пусть и открылось это не сразу. Мишель была в курсе его заключения в тюрьме, сколько он отсидел, за какие преступления, чем занимался в настоящий момент, с какими негодяями связан. Но Гилберт никогда ничего не упоминал о своей прошлой жизни. Он вообще не считал тот период частью своей жизни; та жизнь походила на сон или фантазию, но никак не на реальность. Гил не распространялся на этот счёт не потому, что считал своё человеческое воплощение слабым, а потому, что презирал нынешнего себя. Думая о прежней жизни, он начинал бесконечно сожалеть и мучиться из-за той реальности, какую обрёл, поэтому, чтобы не страдать от угнетающих воспоминаний, лучше вовсе не думать об этом.

Гилберт Шаттери был честным человеком, отзывчивым, добрым и самоотверженным; он был хорошим сыном и отличным пилотом, искренним в своих чувствах идеалистом. Улыбчивый, открытый для других, мечтавший лишь о полётах высоко в небе. И погиб сорок лет назад, а то, что заняло его место, пользуясь тем же именем, даже близко не стояло с образом достойного человека с примерной репутацией и рядом заслуг. Переродившись вампиром, он опустился на самое дно жизни, отвратительный самому себе и живучий при этом как таракан. Он не хотел, чтобы его прошлое и настоящее сравнивали, не хотел, чтобы его жалели и хоть на малую долю воспринимали как того любящего жизнь человека, чью судьбу вампиры безвозвратно сломали в целях эксперимента. Он мог бы взять себя в руки тогда, много лет назад, и вернуться на прежний путь, но всё, что пришлось пережить в лабораториях, навсегда отняло у него какие-либо светлые стремления и жажду к жизни, хоть какую-то любовь к ней.

Она не должна была узнать. Гилберт стиснул папку и глухо прорычал:

— Дай мне эту блядскую зажигалку, Мишель.